Шальман Юдифь Израилевна, 85 лет

«Я в Ленинграде родилась, всю жизнь прожила, и всю блокаду, все 900 дней была в Ленинграде.
В детстве мне пришлось спасать своих названных родителей, мама еще в начале войны ушла на фронт, отца у меня не было, я осталась с бабушкой и тетушкой. Мне было 6 лет, когда они обе заболели и слегли с цингой, не вставая с кровати. И в 6 лет я стала главной в семье.
Мне бабушка сшила курточку, у которой были внутренние карманы, туда мне клали карточку. И зимой, в темноту, я одна ходила в очередь за хлебом, получала хлеб и в том же кармане приносила эти жалкие крохи домой. Таким образом я кормила всю семью.
Однажды, днем, когда я ходила за водой, меня остановил мужчина, меня конечно предупреждали ни с кем не разговаривать, но он произвел на меня такое хорошее впечатление, что я решила его выслушать. Он оказался мастером из мастерской в моем дворе, они шили рукавицы для военных на фронт.
Он удивился, почему я одна хожу по улице, я ему рассказала о том, что мои тетя и бабушка болеют, и другого выбора нет, он попросил отвести его ко мне домой. Я поверила этому мужчине и решила привести его домой, его звали Роман Маркович, я всю жизнь очень плохо запоминала имени, но его запомнила на всю жизнь.
Он пришел к нам домой и увидел бабушкину зингерскую швейную машинку и спросил: «Вы сможете шить руковицы на этой машинке?»
Бабушка согласилась, и так у бабушки появилась работа. Таким образом мы поимели две рабочих карточки, что в то время было очень здорово, кроме того мы получали дополнительные продукты, соевое молоко и соевые шпроты, я на всю жизнь запомнила вкус этих шпрот.
Эта швейная машинка до сих жива, мне все говорят продать ее, ведь я не шью на ней, но я не могу с ней расстаться, потому что машинка спасла нам жизнь.

В середине блокады у меня начались серьзные проблемы с ногой, я полгода пролежала в больнице, ко мне никого не пускали. Помню мы лежали в специальных мешках, и в случае бомбежки, мы застегивали эти мешки, медсестры закидывали нас на плечо и уносили в бомбоубежище, а по окончанию бомбежки возвращали в койки.

Когда я еще лежала в больнице, маме удалось вырваться с фронта и она приехала в Ленинград, так как она была военной, ее ко мне пропустили. На тот момент я уже как полгода была в больнице, и все это время я лежала с гипсом, не вставая, когда она меня увидели, она испугалась, я была тощая и бледная, как смерть. Врачи говорили, что мне нужно ампутировать ножку и предвещали близкую смерть, но моя боевая мама выкрала меня и сказала: «Пусть она и умрет, но дома, в кругу семьи».
Бабушка нашла мне врача, который в течении нескольких месяцев помог мне встать на ноги и научиться заново ходить.

В 44 году, в 8 лет, я пошла в школу, отучилась и закончила с отличием. У меня было хорошо с математикой и я хотела поступить в технический институт. Мои двоюродные братья учились в Корабельном институте и агитировали меня пойти к ним, но из-за моей национальности мне не дали успешно сдать экзамен и я не поступила.
Учиться то надо было, поэтому я поехала в заочный Северо-Западный Политехнический институт, и там поступила на химикотехнологический факультет.
Там я отучилась и пошла работать в почтовый ящик, инженером.

Потом по знакомству я перешла работать в институт по профилю оксидных клеев, там я проработала 30 лет.
В в 55 лет я планировала перестать работать, но начались 90-е годы, перестройка, голод, пенсия была очень маленькая, ее ни на что не хватало.
Меня пригласили работать в ларек, выпекать булочки, я согласилась. Со временем ларек расширялся и превратился в целое кулинарное производство, я стала руководителем полуфабрикатного отдела.
На пенсию я ушла далеко за 70»