К 99-летию Бейли Яковлевны

«Мне уже было, наверное, 3 года, мы приехали из Бобруйска, поселились сначала между 6 Красноармейской и улицей Егорова. Потом мы переехали на улицу Егорова, дом 16, если вы знаете Петербург, то это будет между 4 и 5 Красноармейской, параллельно Московскому и Измайловскому. Началась советская власть, было уплотнение, мой отец решил купить 21 метровую комнату, одну и маленькую, при кухне.
У отца и мамы была пекарня. В жилом доме на 6 Красноармейской, как раз на углу с Егорова. Это я помню, когда мы въехали, сидела на кровати металлической, горела печка, голландка была. Комната эта была вытянутая, в два окна. В середине дома. Это была самая хорошая квартира этого дома. Комната была очень теплая, что нас относительно спасло в Блокаду. Сидела и смотрела на этот огонь.

Помню, в пятилетнем возрасте мне справляли день рождения. Я стояла на стуле и декламировала. Рассказывала Чуковского "Телефон". Притом не все рассказывала. Отдельные кусочки были вычеркнуты. Очевидно, не могла ассоциировать с тем, что там написано. И мне разрешили их не запоминать и не представлять гостям.

Мои родители были очень сильные люди, физически. Мама могла спокойно взять на плечи мешок с мукой и этот мешок нести куда-то. А папа мог за 15 минут большую дежу белого хлеба замесить. До революции он занимался извозом. И, когда из леса выходили, лошадь испугалась и понеслась. Телега была нагружена дровами. Отец ухватился за колесо телеги и остановил лошадь. Мама 98 лет жила, а папа умер в 36 году, ему было всего 42 года.
Мать рассказывала, что я гуляла с отцом. Он любил, когда работу закончит, бродить по 6-ой Красноармейской, одевал меня в костюмчик, в рот давал папиросу, выходили на прогулку. А ему говорили:
- Ну что это такое! Отец курит, и дочь приучает курить!

Помню пару интересных историй: однажды, выпала в пекарне из окна, чем-то заинтересовалась. И вот у меня шрам, порезала щеку себе. Был еще такой случай. Белье стирать приходила прачка. С такой большой корзиной плетеной, с большой ручкой. И мама с ней пошла на чердак. Было, наверное, было много белья, они задержались. А мне очень захотелось, была очень самовольная, маму найти. И я решила поехать на Сенной рынок. Он там был в первые годы советской власти. Помню, что они на Сенной рынок носили хлеб полубелый. Помню, как меня там угощали. Мне помнится, что очень старые там люди были. Меня угощали сосисками с этим хлебом. Эти сосиски были такие вкусные! Наверное, я рассказала все, что я помню до школы.

У нас между 6 и 5 Красноармейскими был дом, я туда потом в школу ходила. Наверху была школа. В этом доме был магазин. Дом был старой постройки. Там сидели бывшие...я их называю офицерьё. Там был генерал Яблочкин. Я его знаю, потому что его внучка училась в нашей школе. Так вот, они и говорят:
- Подойди сюда, жидовочка.
Я так на них посмотрела. Никуда, конечно, не подошла. Мама вышла из магазина и мы ушли домой или в пекарню. Это было когда у нас была пекарня.

Когда пошла в школу, уже никакой пекарни не было, это был 1930 год. Муку продавать перестали, была Продразверстка и всякие такие вещи. Родители пошли работать. Отец пошел штамповщиком в артель. Мама не отстала от него, устроилась туда же. Она рукой попала в станок, повредила. Я помню как на кухне у нас была дровяная плита, и мы с отцом на примусе (дров уже не было) готовили еду. Потому что мама не могла правой рукой ничего делать. А потом зажило и все стало нормально.

Позже отец пошел работать на Электросилу стропольщиком,  в 1936 году заболел ангиной. У него повредился перикард. Харкал кровью и думал, что у него туберкулез. Меня целовал только в лоб, боялся заразить.

Я пошла в школу, мне сделали из-за миндалин операцию, и после этого пришла в первый класс уже, когда все учились. Мне устроили собеседование. Математику нормально решила, а вот русский, одну фразу написала с одной ошибкой, вместо «машины» - «машыны», потом путала «а» и «о». Позднее стала абсолютно грамотно писать, а теперь все возвратилось на круги своя. Недаром говорят, что старый как малый!

В 36 году папа умер,  и мама забеспокоилась, как я буду ходить в эту школу. Перешла в новую, в этом возрасте была высокая и довольно упитанная. И мне даже сказала математичка Евгения Федоровна:
- Ты второгодница?
Я говорю - Нет, я не второгодница.
Они не могли понять, почему я пришла в их школу. Это бывшая гимназия Хитровор.
Везде была в первых рядах. В Октябрята меня приняли - еще никого в классе не принимали, в пионеры - тоже. В комсомол поступила, нас было всего несколько человек. Очень активная.

Я закончила школу в 1941 году. У нас был классный выпускной в школе, районный. В нашей коммуналке жила инспектор района, она мне принесла билет, я пошла на праздник.

В первых же числах войны, не помню, как у меня оказалась эта записка - чтобы я пришла в школу. От нас был близко Балтийский вокзал, всех погрузили в поезд и увезли, ехали долго. По приезду раздали лопаты и мы начали копать окопы. В это время появились три немецких бомбардировщика. Мы еще не знали этого звука, это были первые машины, самолеты, с которыми столкнулись. Они подлетели к станции, недалеко от места, где мы были, спустили одну бомбу. Появился наш штурмовик, с красными крыльями. Они моментально развернулись, из-за одной машины! Но одну бомбу скинул. Возница подъезжал на лошади с бочкой за водой - вдребезги, мы, конечно, покачнулись от взрывной волны. Когда пыль осела, увидали, что ни лошади, ни человека, все это было разбросано. Когда над нами пролетал самолет – так низко спустился, даже шлем пилота видела. Он нам помахал. Мы орали и лопатами махали, нас спасли.
Прошло какое-то время, вдруг раздалась команда:  «Бросай лопаты и уходи». Пошли мы не по шоссе, сначала по канавам, потом по тропе по лесу. У меня были туфельки на белом каблучке, с бантиками, уговорила я маму купить...боже мой. Я щеточкой и зубным порошком их мыла, замазывала. В этих туфельках я пошла на эти окопы! Одна подошва отскочила, я уже и платком заматывала, но все равно мы очень медленно шли. Вдруг останавливается розовая машина, выскакивает мужчина, худенький, кавказец какой-то, сказал:
- Девочки, сзади идет большая пьяная компания! Вас они обидят, садитесь в машину.
Внутри были уже люди. Мы сели, что делать... А, как шли по лесу - всюду встречались патрули, оружия не помню, но на всех были плащи-палатки. Они молчали и мы молчали, проходили мимо. В машину меня кто-то подсаживал, на колесо через борт. На подходе к Гатчине нас остановили. Высадили около зала ожидания вокзала, там опросили. И до первого поезда сидели. Приехали в город, я уже по городу до дома шла босиком. Пришла, наверное, спать завалилась.

На следующий день пришла одноклассница. Говорит, ходила в военкомат, хотела, не все же на окопы, чтобы взяли или на завод, или в армию. Они спрашивают:
- Что ты умеешь?
- Я школу закончила.
- Иди домой. Когда надо будет, придет повестка.
Мама была дома, она сразу сообразила, паспорт мой спрятала. Ну а куда без паспорта?
У семьи было подсобное хозяйство в Александровке, меня отправили туда.

Там была Райя – девочка, учившаяся на класс старше. Ее отец там был, дядя Федя. А ее мать работала вместе с моей на заводе. И вдруг вывесили объявление в Александровке: «Вы услышите артиллерийские выстрелы - это проводят учения". А дядя Федя был артиллеристом в Первую мировую войну. Он как услышал! А, говорит, девчонки, собирайтесь в город, это немцы обстреливают. Мы быстро собрались и к железной дороге. А поезда уже не ходят. Мы побежали - там было кольцо трамвайное, 41 или 46-ой ходил, не помню. В трамвай - и в город.
Приезжаю, мама приходит с работы, говорит: «Нина Бедрицкая приходила, взяла твои документы и снесла в Педиатрический институт. Я отдала твой аттестат и паспорт».
Научилась препарировать, я и по сей день  могу это медленно так хорошо сделать.

Позже, трамваи перестали ходить и занятия прекратились. Мы ходили в институт один раза в месяц, за карточкой. Потом уже пошли такие месяца, что мы ходили два раза. Первый раз сдавали талон, что мы живы, здоровы, а через недельку ходили второй раз, что мы должны получить карточку продовольственную.

В апреле пошли трамваи, тогда стали заниматься, нас после Блокады, из курса, те, что не уехали в эвакуацию, 35 только человек осталось.
Но почему я ушла. Много разных событий было. Но этот курс хотели, чтобы не пропал, хотели выпустить. Но после такого голода, мы не воспринимали то, что они нам давали. Они стали давать микробиологию, а что мы можем понять в микробиологии, когда мы биологию еще не закончили как следует? Вот так получилось.

Про Блокаду я вам не буду рассказывать, вы меня извините, мне это очень тяжело, во-первых. Во-вторых, есть очень хорошая книжка Гранина "Блокада". Там почти как было. И в книжке "Мой Лейтенант" Гранина. У вас будет полное представление.

Могу сказать тольк одно, что благодаря тому, что у нас вода сначала была в сливном бачке и внизу всю войну был водоразборный узел. Вода у нас была. Тепло у нас, относительно было. Стекла полетели в начале, когда еще можно было мама привела плотника с завода, он фанерой нам их закрыл. Самые верхушечки у нас целыми остались. Можно было откидывать и было относительно, все-таки светло. А еда.. был у меня шоколад, его съели, и у нас уже никаких запасов не было. И то, не 600 грамм,  а эти 250 и 125 и больше ничего до 20 января. 20 января нам выдали сразу два кило крупы. И еще внизу был магазин продовольственный, всю карточку можно было там отоварить. Очередь стоит, можно было сходить погреться у нас дома. И очередь сохранялась. Я не ходила в институт, могла отоварить и свою, и мамину карточку.
Мама на заводе могла украсть дуранду, это прессованные отходы от зерна, спрессованное для животных питание. Хорошо снабжали Электросилу. Папа же пошел специально - рабочая карточка. Чечевица нас, конечно, очень выручила. Два ручных голубя жили, мы их съели. А потом на завод приезжали бывшие работники завода, которые были в армии водителями. Помню брикет сливочного масла и буханку хлеба привезли.

Была у меня подруга Лиза Лебедева. Секретарь комитета комсомола поговорила с Лизой, и та рекомендовала меня в институтский комитет комсомола в военный сектор. И я вместо занятий начала работать. Подшефная у нас была 152 танковая бригада, 102 батальон и рота мотопехоты. Мы собирали варежки, носки, там же кроме студентов была еще клиника. Санитарочки вязали носки, шили кисеты.

Позже стала внештатным инструктором Выборгского райкома комсомола, из-за клеветы исключили, не описать мое разочарование. На этом политическая карьера закончилась. Сказала, не буду больше в политических делах участвовать. Устроилась в сангик»